Общая беда объединяет людей. Они не знали друг друга, да и не хотели, если быть честной, узнавать. Местные жители общались между собой, многие выросли здесь, вырастили детей и внуков на глазах соседей. Здесь увидеть незнакомое лицо уже событие. И что могло бы сблизить их с конфликтной, изменяющей уклад жизни, природу, инфраструктуру родных мест, элитой, не представляли. Так и большинству, проживающих в коттедже были мало интересны "аборигены", которых, по их мнению и наблюдениям, вряд ли интересовало что-то кроме зарплаты, работы, детей, пенсий, грядок, да цветов. Но если бы представили или как-то узнали, то многое отдали, если не всё, только чтобы и дальше не знать друг друга. Никогда.
В этот день Галина была на работе в их небольшой, но достаточно оборудованной больнице. Галя вела приём с медсестрой в кабинете участкового терапевта, за дверьми привычно иногда шумели на счёт очереди пациенты. Когда Галина вспоминала, как некоторые ребята, допроходившие диспансеризацию для учёбы или бабушки были у них со Светланой в кабинете, а уже через час, два, и их судьба прервалась или изменилась навсегда. И появляется некое чувство вины, когда кажется, что могла что-то сделать. Кого-то задержать. Или ничего не прописать из лекарств, чтобы после они не пошли в аптеку.
Всё произошло в магазине самостоятельного обсуживания "Ветерок", который когда-то был обычным сельмагом, а к данному времени разросся, обзавёлся "детьми": ремонтом обуви, химчисткой, хорошей аптекой... В него ходили и местные любовчане и дачники с обоих частей посёлка, так как он находился в центре, неподалёку от больницы, куда сходились все дороги посёлка, стояли самые лучшие магазины, кафе "Ромашка", приезжал шумный рынок раз в неделю. Видно было и новенький чёрный асфальт, по которому мягко шуршали шинами джипы и другие модные машины в другую сторону от основной части, где находится коттеджная сторона посёлка. И именно в этот, именно сегодня и в тот час, во всем привычный, обыденый, любимый "Ветерок" и пошли многие ребята купить себе чипсов или сигарет тайком и пива, благо день был летний, хотя и на границе с осенью, можно было гулять и наслаждаться последним днём свободы и так подпорченным просиживанием в очереди поликлиники ради штампа, ведь кто-то из ребят должен был уезжать в город на учёбу сегодня. Некоторые пациенты пошли в аптеку за тем, что прописала она, Галина Олеговна Лоскутова, пусть не знала, не могла знать, но чувство вины не проходило. Как и у каждого, кто послал ребёнка за хлебом или мужа за молоком, у кого жена покупала еду для ужина или сдавала осенне пальто в химчистку. Каждый думал, а что если бы я... не отправила, пошёл тоже, сходил бы сам... Чтобы в то время, как с выстрелами туда ворвались люди с безумными и чужими лицами, тех, кого любишь там не было. Многих, кто там был или погиб, почти каждого Галина знала лично или была соседкой, или виделась в детском садике, забирая дочку, виделась в школе, на прогулке... Любовка большая, но все знали всех, через кого-то, через чьи-то рассказы.
Когда всё началось все, кто был в больнице услышали выстрелы, крики. Окна кабинета Галины выходили во двор, поэтому сразу никто не понял что происходит. Не просто ли это салюты, хотя крики не кажутся радостными... Смятение, сразу как поникшие непониманием и страхом лица, вопросы, на которые Галина не могла ответить и сама чувствовала, как липкий страх уже ползёт по позвоночнику и пальцы холодеют. И всё, чего хотелось, так это чтобы этот день вернулся в свой обычный ритм. Да, она уже устала и даже роптала и хмурилась, но как это всё было нужно и привычно, как необходимо и комфортно. Родное, не то, что сейчас, что нельзя понять, контролировать и только страх обрушивается всё сильнее пока не берёшь себя в руки. Кто-то позвонил, кто-то подбежал, большинство врачей и медсёстр, находящихся в больнице и дома были вызваны и собраны на приличном расстоянии от оцепления для оказания помощи, готовили лекарства, инструменты, носилки, реаманиционные наборы, остальные готовили немногочисленные палаты. Были вызваны врачи из Москвы и области, но всех самых тяжёлых, если их нельзя будет перевозить, примет маленькая больница Любовки. Школа, недавно готовящаяся к празднику, тоже была готова принять раненых людей, если будет нужно. Совершенно не приспособленный посёлок к таким происшествиям, кажущийся тем местом, где никогда и ничего не происходит, смог организовать всё, что может понадобиться, смог оказать помощь уже ранненым, забрать убитых... А исход уже зависел не от них...
Галина стояла где-то у левого края второго оцепления для медпространства, где уже было подготовлено что нужно, стояли серьёзные врачи, испуганные медсёстры, собравшиеся вместе, как бы внутренне защищаясь от опасности, отец Галины, которого как хирурга вызвали. Её матери медсестры не было, это ясно, у неё и так проблемы с сердцем, а сегодняшнего она не выдержала бы, отец правильно сделал, что не дал ей пойти, а она рвалась, это несомненно. Галя мало что видела кроме спин полицейских у оцепления и небольшого коридора, по которому надеялись провести заложников. Но того ощущения, когда в ушах чуть заметно звенит в ушах, подташнивает и полнейшей беспомощности Галина никогда не забудет. И того, что она видела оказывая помощь с другими врачами. Когда вывели детей в обмен на пожертвовавшую собой женщину Галина только опытом профессионального врача смогла взять себя в руки. Только то, что была работа и некогда было думать, стоять и напряжённо всматриваться в коридор, отдаваться своей слабости в паузу между событиями. Выстрел, прозвучавший почти сразу после вывода детей постоянно оставался в ушах. Она как перед собой представляла, что этой женщины уже нет. Неизвестная женщина отдала свою жизнь, не колеблясь, за чужих детей, которых они сейчас осматривали и напуганных, потерянных, передавали психологам, которые приехали из Москвы. Так же уже приехало и телевидение с кучей аппаратуры, микрофонов, блестящих лизн на чему-то радующемся сейчас солнце, и казалось конщунственным, что они смеют снимать...
На начале поминок Галя не была. У неё сегодня была смена, а после она не хотела никуда идти. Ей всегда казалось диким есть, когда горе подступает к горлу. Такими застольями встречают свадьбы, а почему провожают она не понимала. Она сейчас много не понимала и думала о каких-то странных и нелепых вещах. Понятно, что проводить нужно... Но, может, как-то более семейно. Зачем так много людей... Без выпивки, которая была больной темой её семьи и многих. Ведь уже сейчас, пока она шла по залитому солнцу асфольту встречались неразборчивые голоса, явно выпивших людей. Горе нельзя запивать. Горе нужно переживать. Хотя бы ради тех, кто ушёл. Галка была несправедлива. Она сердилась на этих людей, понимая, что они ни в чём не виноваты. Что им нужна поддержка других людей. Тех кто потерял. И таких как она, у кого все живы. И что проводить нужно вместе, что голодными и не пить могут редкие люди. И у неё никто не погиб. Никто из её родных и близких не был даже там внутри, не был на улице рядом и не убегал, когда на улице простистывали пули и звучали выстрелы. Случись что с Любой, с Аексеем, с родителями, может, она первая бы выпила водки и не захотела бы просыпаться. Галину выбило из колеи и ещё одно событие, когда-то жданное. В тот же вечер она узнала, что беременна. Долгожданный третий ребёнок, которого она так хотела, но не планировала и не ждала, не решалась и вот сейчас, тогда, когда она думала о том, что в мире столько зла и горя, что рожать детей это даже жестоко, он пришёл. Не понятно почему она, врач, не догадалась раньше, почему не поняла, что её слабость не от надвигающейся старости и нагрузок на работе, что её недовольство Алексеем и постоянное желание поплакать не потому что их брак рушится. В тот вечер она пришла домой, обняла мужа, дочь, начала что-то разогревать в полностью заторможенном состоянии, пошла достать полотенце с высокой полки в шкафу, закружилась голова и упала в обморок. До этого за всю жизнь она не падала в обморок, но беременность, никем не жданная, как будто ей 17 лет, стресс и постоянное прокручивание в голове всех деталей привели к такому результату. Алексей вызвал скорую и к счастью никаких серьёзных последсвтий для ребёнка и её не было. Хотя волноваться ей теперь нужно было меньше и никаких физических нагрузок. Да и Галина как будто бы потеряла способность волноваться. Она была задумчивая и серьёзная, почти не улыбалась и делала большинство дел механически. Так и сейчас она шла с поминок, на которые нашла силы прийти, высказывать сочувствие, поддерживать, просто молчать и быть рядом. Если мне так тяжело, то что чувствуют они... Перед глазами стояли чёрные платки и полоски, красные глаза, ставшие одинокими люди, потерявшие важную часть себя.
Всё же и её задело, пусть косвенно горе. У её коллеги, её хорошего друга, которая жила совсем неподалёку там погибла племянница. Как стало известно одна из последних жертв, которая могла и не произойти, но что-то пошло не так. Было дико видеть в гробу девочку, которую видела столько раз летом в гостях у подруги. Которую знала лет с трёх. Которая играла с её Любочкой, пусть и была уже такая взрослая. Строила планы, мечтала, училась... и всё. Её жизнь и связанная с ней жизнь её родных оборвалась. Навсегда. Больше не будет у этой истории продолжения, только воспоминания, от которых пока приходит лишь одно отчаяние и непонимание. Сегодня Галина тоже хотела навестить Ксюшу. Все там, поминают. А она там одна. И хотелось остаться одной с тоской в душе и пустотой, разделить с тем, кто невольно стал причиной горя. Всех погибших не посетить, а эту девочку она правда знала близко, часто говорила с ней, встречала, отвечала на вопросы. Все её родные были утром, а сейчас там скорее всего тихо, никого нет. Можно просто постоять рядом, подумать, сдержать слёзы или решиться поплакать.
Галина спокойно относилась к кладбищам, даже скорее хорошо. В них ей не казалось ничего зловещего или страшного. Она врач. Она знает, что это судьба всех, каждого в свой день и час. Самое страшное, это когда человек ещё жив, а вы не можете помочь. Когда он ушёл, а вы не можете с ним поговорить. А на кладбище тихо. Здесь даже больше деревьев и цветов, чем в любом парке. А ещё здесь покой. Здесь встреча, хотя бы попытка её. Здесь останки тех, кого мы любили, знали, а это не может быть чем-то плохим. Здесь отдаётся дань тем, к кому мы не можем иначе прикоснутся, как через могильный холмик или надгробную доску.
Женщина шла по тропинкам кладбища, привычно падая взглядом на прощальные слова, имена, фотографии и думала обо всём, что тихо и спокойно приходило в её разум. Здесь даже стало легче. Кладбище находилось не так далеко за деревней, было чистым, светлым, где кроны деревьев опускали ажурную тень на надгробия и виднеющихся иногда за оградками людей, которые сейчас завершали последние приготовления к зиме, подновляли цветник, сажали цветы под зиму, просто навещали, пока не холодно и можно посидеть подольше. Виднелись новые захоронения. У местных почти у всех были свои участки, семейные так сказать. А те у кого не было, были похоронены на небольшой новосделанной аллее, где позже хотят установить памятную доску с датой и именами всех погибших. Которые, даже ещё возможно не до конца подсчитаны, потому что в Москве в тяжёлом и средней тяжести состоянии лежали ещё пятеро.
Галя прижимала к себе немного уже поникшие цветы, показывая, как юное быстро увядает или склоняясь в уважении к смерти.
Ещё не доходя до моглилки Ксюши Галя заметила, что на лавочке неподалёку от свежего земляного холмика свернулся кто-то. Издалека было непонятно кто это, но Галина сразу подумала о худшем, что это просто один из любителей выпить нашёл сухое место на солнышке. Приготовившись выставить его Галина ускорила шаг. Но приблизившись стало ясно, что это всё же не алкаш, а вполне прилично одетая женщина. И не кто-то из друзей девочки, если только из родных, но всех их Галя видела на поминках. Мама Ксюши, узнав, что Галя хочет сходить к их девочке на могилку передала ещё цветов отнести и ничего не сказала о том, что кто-то ещё собирался. Галя остановилась в замешательстве, женщина явно стонала или сдавлено плакала, было не разобрать, лица тоже было не видно, только свернушийся бессильно комочек. Посмотрев на землю, Галя увидела упавшую трость.
Может, женщине стало плохо, вот и прилегла, - подумала Галя. Тихо подойдя, Галя опустила цветы мамы девочки и со своего участка на еловый лапник и другие свежие цветы, которые явно были принесены сегодня и помедлив, отдавая дань встрече, посмотрела на фотографию в рамочке, которую поставили недавно. Обернушись, решительно, но осторожно коснулась рукой плеча женщины.
- Простите, вам плохо? Я могу чем-то помочь. Я врач.
Набор стандартных фраз, в которых не хватало настоящего и обычного участия, теплоты. Голос Галки звучал глухо, безэмоционально. На самом деле она не хотела ни кому сейчас помогать, ни с кем разговаривать, просто хотела побыть здесь одна. Подумать об одной ушедшей душе. О душе, которая ещё не родилась и которую уже не ждут так, как ждали бы раньше. У неё никто не погиб. Но на самом деле у неё погибла эта девочка. И те, кого она больше не увидит на приёме. Те, о ком больше не расскажет соседка, кто не проедет на машине мимо... А ещё у неё будет ребёнок, которому придётся жить в этом мире и Галина уже не была уверенна, что он будет счастлив и не будет когда-то похоронен так же рано, так же бессмысленно умерев.

Отредактировано Галина Лоскутова (12-03-2015 18:22:00)

Находясь в своей прострации, задумчивости и вообще отрешённости от мира, окопавшись сама в себе, Галина не ожидала такого поворота событий, что её руку схватят, довольно неприятно крепко сожмут, потянув на себя. Сразу вернулись неприятные мысли, что это всё же не до конца опохмелившаяся женщина-алкоголичка, которая её так просто не отпустит. А тут тихо. Почти никого нет. Пока Галя шла она видела силуэты сгорбленных фигур в ярких или старых куртках, но всё же кричать пока не хотелось. В своё время приходилось и с пьющими людьми иметь дело. Как на работе, так, к сожалению, и дома.
Но слова, произнесённые женщиной оказались вполне разумными, пусть и непонятными, а когда она повернулась лицом и вовсе знакомой. Не то, чтобы они много общались, скорее только начали общение и больше деловое. Хотя, как бывает, что-то чудилось знакомое в чертах следователя Чернявской. Может, похожа на какую-то актрису, знакомую... Гале некогда было раздумывать над этим, но про себя всегда отмечала ускользающий из памяти образ.
По-крайней мере, теперь было объяснимо, быстро зафиксированное запястье в крепкой, уверенной хватке сильной руки. Профессиональное. Тем более время сейчас... Неспокойное, мягко говоря. Галя сама ночью долго не могла уснуть, а ночью видела не совсем хорошие сны и просыпалась с тяжёлым чувством чего-то, что не изменишь, тревожности. С желанием, чтобы всё было только сном.
- Здравствуйте, Амалия, - спокойным, глубоким голосом поздоровалась Галя, тоже всматриваясь в лицо женщины, щурившейся от солнца. Ей явно было не совсем комфортно от своей резкой хватки. Галина была вполне понимающая в том, что неожиданное приближение на кладбище может вызвать последствия. Она же тоже не знала кто перед ней. Другой человек бы просто испугался, будь Галя чуть больше в себе, она не подошла близко и не дотронулась, а как-то издалека голосом оповестила о себе. Но, что сделано, то сделано. И чтобы показать и что она не сердится, да и рука не болела, только ещё чувствовалось чужое прикосновение, ещё и извинилась:
- Простите, я не должна была подходить так резко и близко. Дети... Нет. Я тоже как-то... - Галя тут замялась, потеряв мысль. - Пришла сюда.
Галя недавно узнала, что эта женщина сделала. В тот день она не знала, что это Амалия Чернявская, карту которой она даже не успела толком просмотреть, но которая уже была у неё на столе для оформления медкнижки на новый год, рискует своей жизнью ради детей. И ради своей дочери, что делало трагедию ещё ближе, о судьбе которой сейчас Лоскутова ничего не знала, кроме того, что она в реанимации. Врачи обсуждали этот случай между собой, но ничего конкретного не говорили, по новостям тоже было тихо. Если лечить родных так тяжело, то какого же спасать их в такой ситуации... Гале было страшно это представлять и она старалась не пытаться. Ей всё в сухих, но ёмких профессиональных подробностях рассказал второй следователь, её хороший знакомый и напарник Амалии. Через день после тех событий он проходил мимо и Галя спросила о судьбе женщины. Ведь она думала, что та вряд ли жива, но всё же, вдруг. А оно вот как всё оказалось... Не просто.
Сказанное про двадцать лет назад сначала поставило Галю в тупик. Она задумчиво посмотрела вдаль, на колышущиеся ветки берёз в свете солнца. Попыталась понять и вспомнить то, что начало проясняться, как будто эти слова доставили кучочек паззла, над которым ей некогда было думать, в чёткую и знакомую картину.
- Так давно. А я всё думала из-за чего вы мне так знакомы. Но даже не могла подумать...
Ошеломлённая встречей на кладбище, в деревне человека из прошлого, Галя поправила сумку на плече, огляделась. Оградки вокруг, свежий холмик земли рядом с потёртыми надгробиями некоторых родных. Солнце светит и даже пригревает, но ветер уже был прохладным или просто Гале стало несколько не по себе.
Она практикантка. Такая же девочка считай, как она, только ещё младше в очень плохом состоянии. Что-то серьёзное с ногой, очень плохая реакция на анестезию, её отец оперирует, она присутствует. После зашла навестить так резко истощавшую девушку, с неживым цветом лица, какие-то бессвязные слова и просьба позаботиться о её детях... У Галины тогда не было детей, они с мужем не торопились до отъезда домой, и уже успела представить, как попытается составить им хоть какое-то подобие счастья и как отреагирует на это Алексей. Но больше всего бы её тогда поразила смерть. Дикое и грустное воспоминание, всё в длинных коридорах, запахах, ломающихся судьбах. Галина тогда была куда впечатлительнее и моложе, поэтому долго помнила эту историю и девушку. К счастью, всё закончилось благополучно.
Звук завибрировавшего телефона заставил Галю вздрогнуть. Она последнее время стала нервно реагировать на громкие хлопки, звуки, скрежет шин и другое резкое и громкое. Наблюдая рассеянным взглядом за реакцией Амалии на телефон, Галя даже не сразу сообразила о чём та ей сказала. Помолчав, переведя, что услышала, проговорила не громко:
- Я просто терапевт. Нет, не слышала, чтобы на тебя кто-то из нормальных людей был в обиде. Все понимают, что это не твоя вина, а тех ублюдков.
Галина редко выражалась столь грубо, но тут иначе слов не подобрала, как-то сами высказались. И она не кривила душой. Амалию никто не винил. Все всё понимали. И поступок её ценили. Да, те, кто потерял восклицали, что почему именно наш, почему именно наша девочка, может, что-то делалось не так, почему так... Но так же люди ропщут и на судьбу и на случай, который унёс дорогое из их жизни. Ничего личного. Ненавидеть или прощать им было нужно совсем других людей. Если и были какие-то разговоры, то вели их не при Галине. Тем более, что весть и о её состоянии тоже быстро разлетелась. Деревня. В ней нельзя ничего скрыть. Правда пара бабушек на приёме недавно поохали, что как же так, дитятко-то погибло, а могло не погибнуть, вот какие у нас специалисты, а ещё женщина... пошла куда не звали. Галя пресекала подобные излияния уточнением дозировки лекарств и вопросов по самочувствию.
- Благодаря тебе столько детей получили меньшую травму психологическую и физическую. Вовремя получили помощь раненые и выжили, спаслись из этого...
Галя замолчала. Всматривалась в знакомое теперь совсем лицо. Она даже не заметила, как перешла на ты. После того, что с ними было девять дней назад и столько лет назад это казалось естественным, нормальным и просто необходимым, разговаривая о таких вещах.
Амалия села на лавочку, сдвинувшись. То, как она смотрела на могилку и как еле заметно исказилось её лицо говорило без слов, что она винит себя в смерти этой девочки, погибшей одной из последних.
- Если бы ты знала, что она погибнет, то не спасла бы других детей. Это не шахматы, где нужно кем-то жертвовать. Нормальные люди на это не способны.
Перемнувшись на затёкших ногах по земле, от которой уже ощутимо веяло холодом, Галина осторожно приблизилась к пустому краю лавочки и села на него, поставив сумочку на колени и несильно сжав её руками, как бы не давая себе возможности взять за руку или обнять, не зная насколько это уместно.
Ей стало несколько стыдно. Амалия как будто прочитала её мысли. Галя представила мужа, который тоже скорбит, и которому нельзя сказать в этот день - не пей. Это оскорбит многих его друзей, ещё кого-то. И не исключено, что он сегодня выпьет лишнего. Из-за горя. А потом ещё лишнего. Заодно. Из так называемого вселенского горя, которое одолевает всех людей, но только одна категория его топит. И Галя снова окажется в личном аду, когда не знаешь придёт он вечером или нет. А может, всё будет не так. Он же знает, как ей не по себе. А может и не знает. Ему же тоже не по себе и это видно.
Любаша сегодня снова у родителей. Они были вместе с ней на поминках, скорее всего уже дома. Вряд ли девочка понимает, что произошло. Галя была против того, чтобы её брали на похороны. А вот на поминки и навещать кладбища детям нужно. Тогда они не будут думать, что это страшное что-то очень. А будут знать, что это встреча. И память. Они придут сюда вместе как-нибудь попозже. Люба посадит сама своей взрослой подружке цветочки и скажет что-то хорошее. У Гали затуманилось в глазах и она прекратила эти мысли, ведущие вникуда.
- Кто пьёт, сегодня им это надо. Но я бы предпочла этого не видеть, ты права.
Галя снова замолчала, тоже смотря на могилку, ощущая рядом такую же женщину рядом, которой есть о ком переживать, у которой горе почти сравнимое с теми, кто потерял, а ещё груз вины и ответственности за это.
- Очень удивительно похоже... - как бы продолжив незаконченное предложение тихо протянула Галя. - Мой отец был бы рад посмотреть свою работу. - Неожиданно она улыбнулась едва растянув губы, но тут же снова посерьёзнела. - Как состояние твоей дочери?

Ужасно длинный пост, которому сильно не везло вашему вниманию.

Галя слегка пожала плечом на некоторый скепсис Амалии о её простом появлении в таком мало подходящем месте для случайных встреч. И решила пояснить:
- Ксения - племянница моей хорошей подруги и коллеги. - Помолчала, разглядывая увядающие цветы на могилке и думая о том, что скоро родные посадят сюда что-то из растений, что не будет погибать так быстро. - Часто были с дочкой у них в гостях, они у нас пару раз. Хотела навестить, родные и близкие были утром. Девять дней.
Ещё помолчала немного. На кладбище тихо. Если и есть звуки, то они лесные, живые в противовес самого этого места.
-  Тоже не очень чётко уже помню. Не ожидала, что мы вообще когда-нибудь встретимся. Надо было мне сразу подробно изучить твою карту, может, и вспомнила, а всё руки не доходили.
Внимательно посмотрела на лицо женщины.
- Но ты изменилась. Может, поэтому уверенности, что есть что вспомнить не было.
Нельзя сказать, что встречи Лоскутовой и Чернявской оказывались очень продуктивными. Это, скорее всего и мешало сближению, тогда как более удачные результаты могли создать отношения теплее. Галина видела, что Амалия хочет помочь женщинам, которым сильно достаётся от мужей. Но так же она знала, что вмешиваться в их жизни ей нельзя и поэтому отметала все предложения что-то приписать, приукрасить или изменить в документах. Лоскутова сама знала не по наслышке, когда неладно в семье и очень больно и даже страшно. И тоже со своей позиции пыталась давать советы когда-то в молодости. Но уже наученная опытом, что в итоге остаётся крайней, а женщины как страдали, так и страдают, решила сбавить обороты. Да и представив себя на их месте, понимала, что приняла бы и сама такое за нарушение личных границ. Галина предполагала, что это некий женский внутренний мазохизм, мало имеющий общего с любовью к второй половинке и разумными мыслями. Она в своё время смогла перебороть себя и когда Лёша переступил грань, уйти. Но и в этом решении и тогда и сейчас не была уверенна, чувствовала вину. Хотя, вроде бы, это пошло на пользу. Он перестал пить почти совсем. Но, когда ты бросаешь того, кого любишь, а теперь в одиночку падает вниз, разве не будет это предательством. И Галя поэтому только осторожно, соблюдая границы, но дружественно, старалась дать направление в верные мысли. Не обязательно сажать мужа, переставать его любить или разводиться, уходить навсегда. Но обезопасить на опасное время жизнь и психику ребёнка, а вместе с тем и свою, для него же, если себя одну не жалко, долг каждой матери и женщины. Она понимала, что за их жизнь и здоровье с них обеих и так спрос по работе, но всё же чужая жизнь, это чужая жизнь. Мы не знаем, как наш совет или действия могут изменить или вовсе сломать её по простому эффекту бабочки в настоящем времени. Оставалось надеяться, что мягкие прямо-намекающие фразы врача Галины и жёсткий напор и угрозы следователя Амалии оставят какое-то влияние и решения к последующим, а главное адекватным действиям. А кому легко, делают, что могут. В общем, с разных фронтов, но заодно.
- Но раз нас снова свело, значит неспроста. Видимо, жизнь исправляет то, что мы потерялись где-то в её днях и судьбах. Пусть и весьма по грустным поводам исправляет. Такие встречи не случайны, кажется нереальным такое совпадение.
Когда жизнь угрожает не тебе, а твоему ребёнку, то мать отдаст в тот момент всё, чтобы болезнь ребёнка стала её, а он был бы здоров. Так думают и чувствуют все матери, у которых сердце на месте сложном, постоянно болящем, но необходимом ребёнку. Он же чувствует, знает, хотя есть матери, которые умеют это скрыть. И вряд ли это хорошо. 
Сейчас есть и другие дети, которых уже не обнимет мать, мужья или жёны, друзья, которых больше нет. И Амалия имела к этому прямое отношение. И Галина. И она не всем помогла. Поэтому промолчала про "прибедняться". Она всё знала про свою несовершенную работу, нарываться опровержением на похвалы не стоит. Галя работала тогда не одна и Амалия тоже. Но только тогда, в здании, тогда она была совсем одна и некому было подстраховать и помочь и это уже героизм. Но что толку говорить, понятно, что такому человеку это пустой звук, когда он знает, что сделал не всё, что хотел бы. Галя так же приходила на могилки к тем, кого не смогла вытащить, но она почти всегда работала в команде, поэтому такого безысходного чувства как у Амалии сейчас не было. Да и привыкаешь, черствеешь, наверное. Нельзя всё пропускать через себя или окажешься здесь же, в наркологии или в сумасшедшем доме, как сказал один очень мудрый человек.
Галина заметила, когда ветер подул в её сторону до боли знакомый запах алкоголя и приняла к сведению. Галина не осуждала всех пьющих. Тем более, когда этому были причины. Она к ним присматривалась и надеялась, что это только по редким случаям и не больше дня-двух. Когда была мягкой, а когда строгой.
В их прошлом, как из другой жизни, Галя тогда старалась как-то подбодрить женщину, которая боялась за детей, а не за свою жизнь. Которая многое пережила, была еле жива, но думала только о детях, ведь в бреду и вылезает всё самое ценное, самое важное. Предчувствие собственной смерти и бессилие это исправить загоняет в тупик и отчаяние. И Галка старалась занести весёлые кругляшки апельсинов-мандаринов, ещё какую-то мелочь, цветочки поставить, журнальчик занести из коридора, книжку, купленную по дороге. Чтобы Амалия не забывала, что пока жизнь есть, её надо жить. Что от состояния духа идёт и улучшение самочувствия и скорейшее заживление ран, это она ей уже как начинающий врач сказала, даже статейку какую-то притащила из ординаторской. Старалась не навязываться, но и быть в режиме видимости на протяжении этого времени. Они толком не разговаривали. Амалии было и трудно и не совсем полезно говорить. Поэтому, если и болтала, то чаще Галя, но не надоедая. Что-нибудь про погоду, какие-то новости более менее позитивные, смешные слухи от коллег.
А потом всё как-то кончилось. Этот период уже не так запечатлелся, обычно горе больше проедает нашу память. И вот теперь они снова встретились. И снова не случайно. Только и Галка сейчас не в самой лучшей форме.
- Все не будут. - Не стала спорить Галина. - Но те, кто могут обвинить больше поверят домыслам, чем правде. Ещё и приукрасят. И смысл в этой правде, когда уже ничего не изменить. Главное знать, что если что не смогли, так не на всё наша воля. Есть вещи и неожиданно происходящие события, которые нам точно не подвластны. Это слабое утешение сначала, да и через много лет, но у нас нет варианта. Надо работать дальше. Ты это знаешь.
Галя намеренно говорила, обобщая, потому что они в одной лодке. Они обе уже девять дней с примерно одними мыслями, когда только и крутится снова и снова, гадаешь, что можно было сделать иначе, чтобы человек не погиб. Но начиная смотреть здраво, так же понимаешь, что если на этом зацикливаться погибнет куда больше людей в дальнейшем. А это нужно принять за опыт, опыт очень тяжёлый, кровью и смертью. Человек не машина, он никогда не предусмотрит всего, только профессиональная интуиция, наблюдательность и этот страшный опыт могут помочь чего-то избежать в дальнейшем.
- Ты и пожертвовала. Жизнь бы отдала, но спасла другую, я уверенна. Но не всегда предоставляется такой вариант, поэтому тебе не в чем винить себя. Нужно ценить те жизни, что вытащила оттуда. Тем более ты знаешь, чего стоит каждая лишняя минута там, а детей ты избавила от куда большего количества этих страшных минут, которые врачи смогли использовать, чтобы спасти жизнь. Перед глазами Гали снова встали ребята и девочки подростки, которые вытащили на своих руках более младших или своих сверстников с тяжёлыми пулевыми или в шоковом состоянии. Если бы их там оставили, многие могли бы погибнуть просто от потери крови, если сама пуля не задела ничего жизненноважного. Хотя и вытащили не всех в тот момент.
Когда Галя услышала о снова беспокоящем колене, повернулась к собеседнице с допросом.
- Нога болит вся, отдаёт боль, или только в области колена? Немеет или просто тупая боль, острая? Ходить трудно, есть боль при сгибании постоянная или только, когда затечёт без движения? Насколько хуже после недавнего стало? - Подумала, вспоминая, что возможно из последствий застарелых травм. И после паузы продолжила задумчиво.- Хотя, это не со мной лучше обсуждать, я ничем помочь не могу, кроме выписки обезболивающих уколов в область сустава. Можно ещё мази, но они слабее, могу и сейчас пару написать, если не прихватила за это время астмы или аллергических реакций. И нужен рентген, прощупать. Хорошо, что сказала. Я позвоню отцу сейчас. Подготовь, если делала исследования все заранее. Если беспокоит давно могла и должна была сказать раньше. Тем более бывала у меня не раз. Но в тоже время ясно, чем бы я могла помочь, а про отца ты не знала. Галина серьёзно обеспокоилась. Такие вещи очень серьёзны. И нужно что-то делать и быстро. Набрала отцу и скоро переговорив, не вдаваясь в подробности, спросила, когда можно зайти с человеком по делу. Они с отцом всегда вели лаконичные и деловые беседы. Кроме тех, моментов, когда он поучал дочь или ругал за что-то. Вряд ли Амалия перенесёт бумажную работу, если у неё отнимут ногу. А отец, даже и сильно в возрасте, всё ещё считается одним из лучших хирургов.
- Можно прийти хоть сегодня вечером. Можно даже без тортика. Галя улыбнулась мягко.
Но как только услышала про состояние дочки Чернявской, снова поникла, всматриваясь в лицо женщины. Галина убрала руку с сумки и легко положила на предплечье следовательницы и мягко, но жёстко сказала:
- Не буду говорить, что всё будет хорошо. Но ты должна держаться и меньше думать о своей беспомощности. Стабильно тяжёлое, это уже хорошо в этом случае. К ней сейчас всё равно нельзя, потому что пользу не приносит ни одна паникующая мать ребёнку в таком состоянии. Но чем сильнее ты будешь, тем сильнее будет и она, потому что между матерью и дочерью всегда есть невидимая связь, как бы глупо это не звучало.